Легенды о якутских кузнецах

Кузнец и шаман в якутской традиции

КУЗНЕЦ И ШАМАН В ЯКУТСКОЙ ТРАДИЦИИ

Из книги: Владимир Фёдоров. Тайны вуду и шаманизма.
М.: Вече, 2003. - 480 с. (Великие тайны)

[…]
Заканчивая разговор о "чёрных" и "белых" шаманах, нельзя ещё раз не вспомнить кузнецов. По некоторым источникам, они тоже делились по такому же принципу: шаман тёмных сил мог заказать железные детали своего костюма только "чёрному" кузнецу, и наоборот. Очень важна была ещё и наследственность, глубина корней, поэтому за подобную работу брался далеко не каждый. Как утверждал В. Л. Серошевский, "только в девятом колене кузнец может без вреда для себя ковать железные украшения шаманской волшебной одежды и бубна, а также сделать эмэгять - медную пластинку с изображением человека, которую шаман вешает на груди, приступая к колдовству. Если кузнец, выковывающий шаманские украшения, не имеет достаточного количества предков-кузнецов, если стук их молотков и блеск их огней не окружает его со всех сторон, то птицы с кривыми когтями и клювами разорвут его сердце." Считалось, что кузнец с древней родословной приобретает сверхъестественные качества и может помимо своего основного занятия лечить и прорицать, предчувствовать гибель близких и свою собственную. Не зря якутская пословица гласила: "Кузнец и шаман - из одного гнезда". Кстати сказать, кузнечные инструменты относились к категории особо почитаемых вещей, все они имели своих духов-иччи, у молота и наковальни был один общий дух, а самый главный обитал в мехах.
Известный якутский учёный, литератор и общественный деятель В. В. Никифоров, посетив во время этнографической экспедиции 1926 года одного из потомственных вилюйских кузнецов и обстоятельно с ним побеседовав, записал в своём дневнике: "перед большой работой должно быть принесено жертвоприношение этим духам путём вливания масла в огонь или водки. Духи красной меди особенно капризны, почему кузнецы литьё производят ночью, когда дурной глаз не может их сглазить. Особое значение из кузнечных инструментов имеют: 1) лопата, которой сгребают угли в огонь, 2) железный наконечник меха, называемый по-якутски "кюсянгя" (так же, как у шаманов круглая пластинка на спине), который кузнец сам для себя сделать не сможет, 3) "суханчи" - железная пластинка с разными отверстиями для проволок и гвоздей и 4) наковальня. Суханчи должен иметь отверстий нечётное число 3-5-9, так как духов всегда бывает нечётное число. Суханчи и лопаты топтать нельзя, а то виновник может пострадать - он может заболеть или же появятся у него раны или чирьи. Кто сядет на наковальню, у того должен появиться чирей на сиденье. Во время работы кузнецу нельзя ходить между камином и наковальней. Наковальню, бывшую в употреблении, нельзя переделывать, так как она имеет особый дух, который может отомстить за это. Кузнецы не переделывают старых оружий или предметов, которые, по их мнению, обагрены кровью, так как если такие вещи ставить на огонь, то может рассердиться дух огня, который особо почитается ими, и они стараются заслужить его покровительства, посему всегда стараются угодить ему. Дух огня может принести кузнецам очень большой вред. Старинные кузнецы при своей смерти заставляли погребать вместе с собой лопату и "суханчи" на том месте, где стояла в юрте подставка наковальни. Лопатой они прикрывались после смерти или при представлении духу их искусства, пылающему нестерпимым жаром. Кузнец защищается от нападок шамана своим "суханчи", через который дух шамана не может проникнуть, и кузнец может погубить шамана, если при выходе из его юрты он во время своей работы бросит ему вслед пылающие угли своей лопатой".
Ещё один способ для кузнеца погубить шамана - левой рукой бросить в него дырокол-чуолган.
И. А. Худяков говорит об этом противоборстве ещё более категорично: "Шаман ничтожен против кузнеца. Стоит только кузнецу взять шаманский бубен и раздувать им огонь в печке, то все жилы шамана станет тянуть, тело его покроется пузырями, и он должен помереть. Если же шаман раскается, придёт к кузнецу, скажет: "Прости ты меня, вылечи!", тогда кузнец тотчас смягчится, заставит самого шамана раздувать огонь самым большим огромным кузнечным мехом, а сам станет нагревать свой большой молот. Затем и начнёт кузнец колотить шамана по животу совершенно так же, как наколачивают железо, и с каждым его ударом изо рта, из ушей, из носа, из всех отверстий шамана летят искры. Тогда шаман и выздоравливает".
Вообще же нередко считается, что становление великого кузнеца - не менее сложное, опасное и жертвенное дело, чем инициация шамана. Одна из притч утверждает, что для этого кузнецу надо преодолеть упоминавшуюся "воду гибели" ("болезней"), последовательно построив над ней девять мостов - из дерева, камня, рогов зверей, меди, бронзы, железа, серебра, золота и, наконец, последний - из скелетов родственников. То есть для достижения верха мастерства и волшебной силы он должен пожертвовать всем - своим трудом, временем и даже самыми близкими людьми.
Тот же Худяков записал инициационный сон, который пересказал ему "один из лучших нынешних кузнецов (Верхоянского округа - В.Ф.) по имени Моэр:
"Было мне тогда лет семнадцать, и я уже мало-мало ковал. Однажды я уснул и вижу, вошли будто к нам в юрту один мальчик и одна девочка и сказали мне: "Парень! Зовут тебя почтенные твои родители!" И я будто бы вышел за ними". Вскоре посланцы куда-то исчезли, и кузнец, пройдя вёрст тридцать по зимней заснеженной дороге, оказался у развилки. Человеческий голос сверху произнёс: "Ты идёшь к прародителям кузнецов, не ходи по дороге, свёртывающей на восток!" Когда Моэр поинтересовался, почему туда нельзя, в ответ услышал, что, хотя по восточной дороге и живут "самые ближайшие прародители кузнецов, духи молота и наковальни, господин и госпожа Тус Тас", поворачивать к ним всё же не стоит. Ещё вёрст через семьдесят дорога снова раздвоилась, и хотевший было повернуть на запад Моэр вновь услышал: "Живут на ней средние прародители господин Туолан Монгурост и госпожа Монгурост, не ходи западной дорогой". Направившись на восток, кузнец шёл и шёл вперёд, не различая дня и ночи, добрался до края среднего мира, подошёл к огромной горе, с трудом нашёл узенькую падь и, изнемогая, поднялся по ней на покрытую льдом вершину, где увидел следы угля. Голос с небес заставил его ещё раз изменить направление и пойти по руслу горной реки на юг. И тут-то, наконец, "вдруг увидел я следы пеших людей! Взглянул вперёд: высоко наверху пылает огонь-пламя. И подумал: "Ведь шаманы, шаманя, говорят, что место почтенных прародителей кузнецов пышет сверху пламенем, искрами величиной с полуторагодовалого дитятю. Значит, они не лгут". Подошёл, стоит круглый дом без углов, как холм". Внутри дома оказался "большой, страшный, могучий человек, какого я и не видывал, точно старинный богатырь" с двумя помощниками. Этот кузнец-богатырь схватил Моэра щипцами, сунул в горн и стал раздувать огонь, видимо желая его "перековать", но кто-то ещё более могущественный громогласно заметил сверху, что пришелец - ещё малолетний "бедняжка с суставами из хрящиков, с материнским молоком, не обсохшим на устах", и пусть он "достигнет середины века якута-мужчины", вот тогда "сварим мы его сырое, закалим мягкое". Но чтобы в памяти гостя что-то осталось и он обрёл первоначальный дар, ему позволили сесть на белую лошадиную шкуру, на которую "садится самый лучший проворный самец-кузнец" и разрешили поглядеть на железные балки, где "преклонивши колена, кланяется почтенно-страшному господину и госпоже косматоголовый самец-шаман с трижды превратившейся душою". После этого неофиту выдали задание: "Сделай ты железо (крючки, гвозди) для девяти человеческих гробов, а если сделаешь больше этого, то будет тебе грех и кара. Скуй ты шаманскую одежду девяти шаманам, а если больше сделаешь, то это будет грех, за которым последует наказание. Сделай ты девять скребалок для приготовления якутских луков, девять гнёзд (железных пластинок с отверстием, на котором выделываются шляпки гвоздей), девять кайл, но не больше. Не обижай нуждающихся! Мы сделали тебя на земле кузнецом, чтобы ты делал остроконечным не имеющее остроты и не имеющее конца делал с концом". Затем голос сверху, представившийся господином Кыдай-Бахсы, выше которого "нет на земле больше хоть на волос", повелел Моэру снова появиться на волшебной горе в сорок лет, а пока приказал своим слугам обратить гостя в белого коня и сопроводить его до самого родного очага. Трижды в пути знаком особого благословения кузнеца-коня орошал "божественный, святой" молочный дождь. С высокой горы Моэр спустился "словно на крыльях" и тут же проснулся с ощущением силы и особого предопределения.
Конечно, подобный сон был истолкован и старейшинами рода как самое высшее благословение, все сразу же стали пророчить молодому кузнецу особый талант и богатство, что в общем-то и сбылось. В момент, когда Худяков записал рассказ Моэра, тому было уже 36 лет, и он готовился через четыре года повторить визит к Кыдай-Бахсы. Жаль, что ссыльный к тому времени покинул Верхоянск, и никто не оставил сведений о состоявшемся (или нет) втором призвании Моэра в подземный мир огня и молота. […]

В.Ноева. Мифический кузнец Кыдай-Бахсы передаёт шаману волшебный меч: